Игорь Гриньков - Сказания о Мандже [рассказы]
Прокурорша натянула на личико маску оскорбленной невинности, а судья сделала Мандже замечание.
— Хорошо, — согласился Манджа, — опознал я их по одежде, росту и комплекции, по чертам лица.
— Но ведь было совсем темно, а парни сразу убежали, как вы могли все запомнить? Вы что, феномен? — витийствовал «Вольфович».
— Вы правы, я человек, а не феномен. Но, во-первых, было не совсем темно, там, где находились потерпевший и подсудимые, горел уличный фонарь. Во-вторых, я не ношу очков, зрение у меня стопроцентное. В-третьих, я охотник. То, что увидел хоть на секунду, помню отлично много лет.
— Хочу уточнить, — вставил рассудительно «общественный защитник», блеснув линзами «хамелеонов», — свидетель без принуждения, подсказок и без колебаний опознал всех троих. В протоколе не зафиксировано никаких процессуальных нарушений.
— А вы что — защищаете свидетеля? — всплеснул руками Вольфович.
— Угомонитесь, коллега! — холодно отрезал «общественник», — я вношу ясность в вопрос, связанный с опознанием.
— А вот здесь вы не правы! — с плохо скрываемым торжеством воскликнул его оппонент. — Защита располагает сведениями, что как раз с этими протоколами не все в порядке! Подписи понятых подделаны сотрудниками полиции, есть такая информация.
Чтобы не утомлять читателя деталями нашего судопроизводства, перевернем страницу с описанием вызова понятых, подписи которых стояли в протоколах опознания задержанных, ожиданием их прибытия в суд. Во время вынужденного перерыва «общественный защитник», проходя мимо Манджи, вполголоса обронил фразу:
— За себя вы можете не переживать, Манджа Иванович! Но дело они, похоже, развалят. Приготовили сюрприз! Но это уже не моя проблема.
Представшие перед судьей понятые долго и скрупулезно изучали подписи в протоколах, потом оба заявили, что «автографы» сделаны не их рукой, они иначе расписываются. И вообще они что-то не припоминают, чтобы участвовали в самой процедуре опознания полгода назад. Манджа молчал, стиснув зубы, он прекрасно запомнил этих людей. В голове пронеслось: «Что оккупанты с народом сделали? То ли запуганы все, то ли готовы за деньги продать все святое, даже совесть и честь? Тут еще один вопрос возникает: а были ли они у них — совесть и честь?»
Смущенные сотрудники полиции, проводившие опознание, деревянными голосами дали показания, что в связи с крайне поздним ночным временем найти понятых было очень затруднительно, практически невозможно, поэтому они внесли в протоколы паспортные данные людей, ранее проходивших по каким-то другим делам, и расписались за них. Конечно, они понимают, что нарушили закон и готовы нести за это полную ответственность, но совершили фальсификацию не из корыстных или других побуждений, а исключительно от безысходности.
Эти признания прозвучали в зале судебного заседания эхом маленького «Чернобыля», для несведущих, конечно.
Судья надолго удалилась в совещательную комнату вместе с судебными заседателями. «Общественный защитник», уже ни от кого не таясь, растолковывал Мандже сложившуюся ситуацию:
— Главное, что мы вывели вас из-под удара, Манджа Иванович! А остальное меня не касается, хотя и омерзительно пованивает. Теперь судья вынуждена будет назначить почерковедческую экспертизу для установления подлинности подписей понятых. У этих людей, я имею в виду родственников подсудимых, все схвачено, поэтому результаты экспертизы предугадать несложно.
— А менты, то есть полицейские?
— Суд обязан вынести в отношении них частное определение непосредственному руководству и в прокуратуру. По закону, в отношении этих полицейских должно быть возбуждено уголовное дело за фальсификацию документов. Но, как возбудятся, так и остынут! Их, по крайней мере, обязаны за дискредитацию уволить со службы, но я по роду профессии не занимаюсь прогнозами. Это дело неблагодарное. Конечно, какие-то меры дисциплинарного характера будут приняты, но полученный полицейскими куш сгладит чувство дискомфорта от санкций начальства.
— Посадили меня «хошнг»[9] прямо в лужу! Вот она — оккупация! — с безнадежностью молвил Манджа.
— Хорошо, что вы реалистично оцениваете положение вещей, — общественник закурил тонкую сигару. — В дополнение скажу, что в суд должны быть вызваны и статисты, участвовавшие в опознании. Но — найди их теперь! Кто-то уехал в Москву, кто-то — на Север, кто-то в Америке обретается, а другой сидит в лагере на Колыме. Всех уже не соберешь!
— Значит, обосрались мы?
— Можно дать и такую оценку, — согласился «общественный защитник», — а можно сказать, что лично вы отделались малой кровью. Могло быть и хуже. Моя задача как раз и заключалась в том, чтобы именно с вами не произошло ничего экстраординарного.
«Общественный защитник» попал в точку, недаром — профессионал высшей пробы. Судья отложила рассмотрение дела до момента исполнения тех решений, о которых полчаса назад говорил «общественник».
Выйдя на крыльцо здания суда, Манджа снова попал в окружение «племянников», терпеливо просидевших весь день в зале судебного заседания. И когда из толпы у входа раздались злорадные смешки, молодые люди, не суетясь, повернулись к весельчакам с лаконичным вопросом:
— Что, есть проблемы?
В голове Манджи проносились картинки последних месяцев: растоптанный в прямом и переносном смысле потерпевший Батр; самоуверенные, лоснящиеся «хонгшар» родственников подсудимых; взмокшая от пота форменная рубашка следователя; «сухая вобла» в судейской мантии; его собственное беспокойство за безопасность внука Нарана.
И тут он сделал то, что никогда не позволял себе в общественных местах: демонстративно плюнул на крыльцо казенного учреждения и произнес в пространство:
— С оккупантами надо что-то делать?
Игорь Гриньков. Элиста. 2012 год.
Примечания
1
Зyн — сто
2
Мана газыр (мана hазр) — наша земля
3
Эмч — лекарь
4
Дурундан — безгранично много, вне всяких норм
5
Хошнг — седалище, ягодицы
6
Ут дун — калмыцкая старинная протяжная песня
7
Ахлачи — начальник
8
Кевюн — мальчик
9
Хошнг — часть тела, откуда растут ноги